— Он справится, — ответил Гарав коротко.
— Нуменорец — да не справится, — фыркнул с другого боку Гарав ещё один пехотинец. — Вечно ты, Айгон, хочешь командирами командовать.
Вокруг рассмеялись, сам Айгон тоже посмеялся. А Гарав нагнал Эйнора (Фередир мотался где — то в голове строя, усланный с поручением к сенешалю). Войско как раз выбралось на левый берег Барандуина и сбавило шаг — перешло с парадного чёткого марша на походный, тяжёлый и неспешный. Справа впереди показлся между зелёными горбами холмов большой конный отряд, шедший на рысях — и даже отсюда было видно узкие чёрные стяги с Белым Древом и семью звёздами над ним.
— Гондорцы, — сказал кто — то в строю, и это словао полетело сразу во все стороны, перерастая постепенно в: «Гондор, Гондор, Гондор и Кардолан!»
— Гондор, Гондор! — послышались крики со стороны приближающегося отряда. Вперёд вырвалась лента всадников в сверкающих кольчугах, с белыми султанами на шлемах — над ними вилось зелёное знамя со знаком, в котором Гарав с изумлением узнал одну из разновидностей свастики[122 — Толкиен пишет, что до трагического случая с отцом Эорла Юного Лейодой (да и позже нередко) эмблемой йотеод был не белый конь, а «золотое солнце на зелёном поле». Создатели голливудской киноэпопеи, не долго думая, нарисовали бедным эорлингам на щитах детское солнышко, только что без улыбки и глазок с носиком… На деле нет сомнений, что «золотое солнце», конечно же, одна из разновидностей его стилизованного изображения — свастики.]. Звонкие голоса пяти или шести рогов, перебивая друг друга, летели впереди этих весёлых воинов, не похожих на мрачные суровые колонны гондорских или даже кардоланских панцырников.
— Йотеод, — сказал Эйнор и толкнул Гарава локтем. — Смотри. Вдруг кого вспомнишь… — и крикнул: — Yothejd, hela! Noy oyssa sveyni? Im'sta yothejd!
Несколько всадников — светловолосые, быстрые в движениях — остановили конский бег, загарцевали рядом. Один — с могучими усищами, падавшими на грудь, в чеканной кирасе поверх кольчуги — спросил на адунайке:
— Из плена бежал, так?
— Да, я не помню ничего, — Гарав уставился на усача с настоящей надеждой. — Даже как звали не помню.
Йотеод вглядывались в лицо мальчишки. Кто — то сказал тихо и непонятно Гараву:
— Im manna grett kum Ulvenalle… — но другой ответил тоже на адунайке:
— Да нет, ты похож на семью Ульфнота… — и что — то заорал на своём языке, повернувшись в седле, потом пояснил Гараву: — Год назад у Ульфнотов пропал мальчишка. Видно, орки украли. Ульфноты ходили на орков, тьму порубили, но ничего не нашли, и никого. Может, ты их и есть.
Гарав с искренней надеждой воззрился на подскакавшего молодого парня, в лице которого тоже было что — то неуловимо эльфийское. Вдруг?! Ну вдруг?! Но тот после короткого обмена репликами покачал головой и отъехал. Подозвавший его огорчённо сказал Гараву:
— У его троюродного брата были зелёные глаза…
— Ладно, спасибо… — пробормотал Гарав. Йотеод добавил:
— Но мы ещё спросим. А ты, коли хочешь, приходи к нашим кострам, раз свой.
И они понеслись дальше.
— Вечером отпустишь? — взмолился Гарав. Эйнор кивнул, следя, как приближается Фередир.
— Сенешаль сказал, что будем меряться по пехоте, — доложил он, осаживая коня. — Пятнадцать лиг в день, и чтоб своих не гнал. Им тяжелей всего.
Эйнор еле заметно поморщился, повернулся к Гараву:
— Скачи вперёд. Лиг через десять отыщи место, где смогут встать полтысячи человек. Ознаменуй. И обратно. Давай.
— Понял, — Гарав отсалютовал и пустил Хсана галопом…
…Вечером войско располагалось на стоянку вдоль речного берега, длинной полосой. Костры загорались десятками, и в прибрежном лесу тут и там слышались голоса и стук топоров.
Гарав за день от сделанных концов здорово устал, но был горд собой — найденное им место для тяжёлой пехоты похвалил не только Эйнор, но и второй сенешаль Готорн сын Каутона — он объезжал лагерь и одобрительно хмыкнул. У Гарава затеплели уши, когда Эйнор сказал как ни в чём не бывало:
— Это место нашёл мой оруженосец.
А сам вечер выдался холодным, и Гарав вспомнил, что на дворе август… уримэ. Причём уже вторая половина. Чего доброго, и правда придётся зимовать в поле.
Пока Эйнор обходил лагерь, Гарав ставил палатку, а Фередир кашеварил. Когда рыцарь вернулся, всё уже было готово, и Гарав напрямую спросил:
— Слушай, а зачем мы тащим такой обоз на своей земле?
— А как же иначе? — удивился Эйнор. — Без обоза не может воевать ни одно войско.
— Святослав воевал, — возразил Гарав. Эйнор удивлённо посмотрел на мальчишку:
— Кто?
— Ну, князь наш, — ответил Гарав. — Воевал.
— Расскажи, — предложил Эйнор…
…— Ну, это грабёж, — разочарованно подытожил рыцарь возбуждённый рассказ Гарава. — Мы так не можем, да ещё и на своих землях. Это так вон — как раз йотеод на чужих землях воюют, им расскажи, им понравится.
— Да и расскажу, — оскорбился Гарав, вставая. — Ты меня всё равно к ним отпустил.
— И кашу мою есть не будешь?! — оскорбился Фередир. Гарав сказал, куда ему нужно вылить эту кашу и под одобрительный гогот расположившихся рядом панцырников гордо удалился во тьму…
… — Встану на яру,
Все ветра на сход соберу…
Обниму восход,
встречу
Вольный мой народ
Наш род
Вечен!
Вечен
Наш род!