Последний воин - Страница 64

К оглавлению

64

— В Пригорье — это хорошо, — Гарав вспомнил Ганнель… и Тазар. — Мэлет, я…

— Я всё знаю, я видела твой путь в эти месяцы, — ласково сказала эльфийка. — Ты глупый, человек… Закрой глаза и поспи ещё. А потом тебе можно будет вставать. Закрывай глаза. Закрывай…

И Гарав закрыл глаза.

* * *

Туман пришёл вечером, когда они сидели в беседке и смотрели на золотую листву. Казалось, Раздол опустел — Гарав не видел ни одного эльфа, только временами слышал голоса и музыку. А завтра ему предстояло отправляться в Пригорье, и этот вечер в беседке был последним.

— Туман, — сказала Мэлет, вставая. — Я принесу плащи и вина… — она пошла к выходу из беседки и, оглянувшись, сказала, прежде чем ступить на укутанную туманом дорожку: — У меня будет сын. Я знаю.

И ушла.

Гарав негромко рассмеялся, раскинул руки по перилам, помотал головой. Пробормотал:

— Когда иссякают запасы вина, мешают забыться цена и вина, становится в тягость любая война… и все идет на… — а потом стал напевать вспомнившееся и переведённое ещё в Зимре:


_ — _Не_грусти,_безумный_полководец,_
_Мы_проиграем_эту_войну,_
_Уцелеет_только_мальчик — знаменосец,_
_Чтобы_Бог_простил_ему_одному_
_Нашу_общую_вину._


_И_будет_нам_счастье_и_чаша_покоя,_
_Рассветные_бденья_над_вечной_рекою,_
_Целительный_сон,_и_надежные_стены,_
_И_мир_неизменный._


_Не_трудись,_не_порти_новой_карты_
_Планами_беспочвенных_побед,_
_Растеряв_всех_нас_в_боевом_азарте,_
_Ты_идешь_упрямо_на_тот_свет,_
_Невзирая_на_запрет._


_Идущий_за_призраком_вечной_надежды_
_Взыскует_служение_в_белых_одеждах,_
_Открытие_врат_потайными_ключами,_
_Предел_без_печали._


_Мы_сдадимся_ангелам_без_боя:_
_Лучше_в_небо,_чем_такая_жизнь,_
_Знаменосца_не_возьмем_с_собою,_
_Ибо_жизнью_он_не_дорожит_ — _
_Знаменосец_должен_жить._


_Уходим_бесшумно_под_пологом_ночи,_
_Мальчишка_проснется_и_смерти_захочет,_
_Оставшись_один,_разуверится_в_Боге_
_В_начале_дороги…

Туман заполнил беседку. Гарав вздохнул. Да, всё началось с тумана… или приснилось, что началось с тумана? Он написал руну — «Райдо»… вот такую…

Гарав написал её в тумане и улыбнулся.

Она исчезла не сразу.

Глава 21,
в которой Пашка выздоравливает, понимает и вспоминает

Пашка долго болел. До середины лета.


Димка — «тот из младших, который старше» — нашёл Пашку вечером, когда дома забеспокоились. Хотя и не сильно, но уже. Но Димка знал, где у чокнутого старшего братца «нычка».


Там он и оказался.


Пашка полулежал около коряги, на которой обычно гордо восседал. Полулежал, выпрямив по коряге руку и положив щёку на плечо. Сперва Димка думал, что старший брат спит. Когда же не смог его разбудить и обнаружил, что лоб у Пашки похож на раскалённую печку — поднял шум…


После этого Пашка и проболел почти месяц. Сперва дома, потом — в больнице (недолго, там сказали, что «ничего серьёзного» — просто потому, что не могли понять, что же происходит с мальчишкой, который то приходил в себя, но начинал нести какую — то чушь, даже на иностранных языках, то глухо вырубался и температурил), и снова дома… Лекарствами его немедленно рвало, и родители были в ужасе, ожидая, что мальчишка просто умрёт… пока в один прекрасный день не обнаружили его спозаранку сидящим на крыльце и хмуро слушающим плеер.


Что с ним было в этот месяц — Пашка не помнил совершенно, что случилось в тот день, когда ушёл из дома — не помнил тоже. В обеих случаях он не врал, и весь дом облегчённо вздохнул, да и позабыл эту историю. Выздоровел мальчишка — и отлично, что ещё надо?!


Правда, через два дня после того, как Пашка вернулся к нормальной жизни, Димка застал его за очень странным занятием. Голый по пояс, Пашка вертелся перед зеркалом, вделанным в дверцу шкафа. При этом бормотал: «Здесь… и тут… и тут тоже должно быть…» Когда Димка поинтересовался не без ехидства, что брат делает, то огрёб с размаху по шее — так сильно и точно, что завалился на диван и от дальнейших вопросов решил воздержаться.


Но этим странности в общем — то исчерпывались.

* * *

Августовский день был тихий и жаркий.


Пашка шагал по тамбовской улице, щурился на солнце и раздумывал о мороженом. Когда выбор слишком большой — то он становится сложным до офигения.


Чтобы избавиться от жары и подумать спокойно, мальчишка наугад свернул (Тамбов он знал так себе) в какую — то арку. И буквально вписался в троих парней, которые там курили.


— Э, ты чего?!


— Ну, куда прёшь?!


Акцент и внешний вид лучше всякого паспорта сообщали любому, что тут расслабляются моршанским табачком трое молодых представителей «угнетённой турками курдской диаспоры».


— Извините, — сказал Пашка, стараясь их обойти. Не тут — то было. Оскорблённая гордая кровь вскипела в жилах, и нахального русского мальчишку придержали за плечо.


— Э, стой, куда пошёл?


— Я извинился, — тихо сказал Пашка. — Что ещё?


И повернулся к державшему его…


…Секунды курду хватило, чтобы понять: сейчас он будет убит. Сначала он, потом — его приятели. Не избиты, нет — убиты. Все трое. Через миг — он, через другой — двое других.


— Нет, ничего… — поспешно сказал он, отпуская джинсу. — Это я так. Иди, брат, конечно.


— Как ты меня назвал, скот? — тихо спросил Пашка.

64